День Достоевского – достаточно молодой праздник, появившийся в 2010 году, посвященный жизни, творчеству и мирам великого писателя.
Его празднование проводят ежегодно первую субботу июля, в 2021 году это суббота 3 июля.
В год Достоевского и ко Дню Достоевского Музей Добролюбова приготовил подарок: это публикация эссе известного российского достоевсковеда, нижегородки Натальи Васильевны Живолуповой «Достоевский и Добролюбов», впервые опубликованного в сборнике Добролюбовских чтений в 2010 г., и рассказ об этой замечательной женщине-ученом, члене Ученого совета Музея Н.А. Добролюбова.
Наталья Васильевна Живолупова (1949-2012) – к.ф.н., профессор, известный литературовед, крупный специалист в области изучении творчества Достоевского, автор свыше 140 работ по поэтике русской и зарубежной литературы, которые опубликованы на русском, английском, немецком и японском языках. Наталья Васильевна всю свою жизнь проработала в НГЛУ им. Н.А. Добролюбова. Она, с присущей ей индивидуальностью, талантом и творческой энергией, была связующим звеном между научными учреждениями – своим вузом и Музеем Н.А. Добролюбова, – являясь членом Ученого совета музея, постоянным участником проводимых музеем различных мероприятий, включая научные конференции, а также автором издаваемых музеем научных сборников.
От нее исходила позитивная энергия, новые конструктивные предложения, неравнодушие к судьбе музея, вузов, филологической науки. Наталья Васильевна Живолупова завораживала читателей и слушателей своей преданностью творчеству Федора Достоевского и русской филологии, покоряя искрометным юмором и всеобъемлющей эрудицией.
Наталья Васильевна Живолупова была в течение почти двух десятков лет бессменным научным руководителем литературоведческой секции «Добролюбовских чтений», в которой деятельное участие принимали ее ученики и аспиранты. Научные руководители и организаторы Добролюбовских чтений считают невосполнимыми эти утраты с точки зрения и человеческих отношений, и науки. Память о Наталье Васильевне Живолуповой как о ярком, оригинальном, известном ученом-достоевисте навсегда останется в сердцах всех, кто ее знал, участвовал в конференциях и читает наши научные сборники.
В декабре 2009 года автор этих строк получила от Натальи Васильевны Живолуповой следующее электронное письмо, в котором явно слышатся присущие только ей интонации, живость, энергия и легкая самоирония:
Дорогая Галина Алексеевна, высылаю этот маленький, но насыщенный текст.
Он в форме эссе, но один раз можно. Всё время у меня занял долг в дост. издание, этот текст - в последний момент, даже жалею, что раньше не опубликовала, так он мне понравился. :)
Улетаю через два часа. Вернусь из отпуска 25 января. Извините за недостатки-недочёты. Рада нашему сотрудничеству. С уважением, Наталья Васильевна.
Ниже размещена публикация упомянутой статьи, фотографии, связанные с тематикой этого лонгрида.
Н.В. ЖИВОЛУПОВА
Н.А. Добролюбов и Ф.М. Достоевский: проблема текста
Тема этого эссе связана с предшествующими аспектами исследования мною динамики взаимодействия – духовного и идеологического – двух значимых для отечественного культурного процесса личностей, которые во многом прошли друг мимо друга не узнанными и, как следствие, неоценёнными.
Конечно, здесь нет той метафорической «силы судьбы», которая сопровождала отношения Достоевского с другим русским писателем, Львом Толстым: в том, что им не удалось увидеться при жизни, просматривается не только «рука» Н.Н. Страхова, бывшего «злым гением» Достоевского и при его жизни, и после его смерти, – но эти два равновеликие и «равносильные» мыслителя оказались разведёнными жизнью, несмотря на выраженное Достоевским восхищение выходящей в свет «Анной Карениной» и духовным родством, обнаруженным Толстым при чтении последнего романа Достоевского после смерти великого собрата.
Узор судьбы в отношениях «набирающего вес» в обществе Достоевского (им ещё не написаны не только пять больших романов, давно обозначенных в двадцатом веке как «Великое Пятикнижие», но и вернувшие ему литературное имя после каторги и ссылки «Записки из Мертвого Дома») и умирающего в период расцвета славы и таланта молодого Добролюбова только начинает проступать: в 1861-м году – «большой диалог» о проблеме художественной формы (выходит статья Достоевского «Г-н Бов и вопрос об искусстве»), в 1861-м – ответ Добролюбова, снова о форме, только романной, в связи с выходом романа Достоевского «Униженные и оскорблённые», – статья «Забитые люди». Это именно диалогическое взаимодействие, а не «диалог глухих», оглушенных только собственной идеологической позицией.
Но, как показывает проведённый мною в предыдущих работах анализ, подлинный диалогизм сознаний великого писателя и начинающего блестящего аналитика русской литературы возникает вне сферы прямого публицистического выражения идей. Он проявляется в восхищении Достоевского филигранной деятельностью Добролюбова-мистификатора в журнале «Свисток» и в защите этого журнального отдела «Современника» от нападок «Русского вестника» в известной статье 1861 года “«Свисток» и «Русский вестник»” (Достоевский, ППС в 30-т., т.19, с. 105-117), а затем и в статье “Ответ «Русскому вестнику»” (Д, 19, с. 119-139).
Так, Достоевский пишет: “«Свисток», по-нашему, даже отчасти нормальное явление русской жизни. Он не хочет утешать себя побасенками и разными приятными грёзами…. Он хочет называть каждую вещь её собственным, настоящим именем, а не принимать журавля за соловья. …Видя, что невозможно называть каждую вещь по имени, они предпочитают иногда посвистать, то есть похохотать над самодовольными болтунами, над скороудовлетворяющимися деятелями, над пошлым буквоедством, над литературным чинобесием и проч., и проч.…Может быть, мы преувеличиваем, поэтизируем значение этого смеха, но нам было бы очень неприятно в этом случае ошибиться…” (Д, 19, с. 122).
Но чувство досадного непонимания не покидает современного читателя, когда мы обращаемся к полемике Добролюбова с Достоевским в его последней статье «Забитые люди» или к тем выпискам из статей Добролюбова, которые приводит писатель в обширном анализе «вопроса об искусстве», где Достоевскому, автору такого «богатого текста», как роман «Униженные и оскорблённые», полемически противопоставляется «микроскопическая» социальная писательница, создававшая схематичные рассказы из народной жизни под псевдонимом Марко Вовчок. Закономерно возникает вопрос: действительно ли у Добролюбова было настолько мало литературного вкуса или это только форма полемического уничтожения «идеологического противника»?
Деятельность критика в «Свистке» убеждает нас, что первое невероятно: использование стилизации предполагает ощущение литературной формы, а вкус к пародии говорит о её гипертрофии в многочисленных мистификациях, созданных Добролюбовым в сатирическом журнале. С другой стороны, особого рода неискренность, пусть и в благих целях, тоже мало соотносима с тем образом Добролюбова, каким он остался в памяти современников: о двоедушии речь идти не может (даже в остро-ироническом набоковском определении – «разящий честностью» – подчеркнута эта аутентичность позиции Добролюбова).
Что же так драматически разводит этих мыслителей – не собственно ли их позиции «реального критика» и «эстетика», каким предстаёт Достоевский именно в сопоставлении с Добролюбовым?
Действительно, обращение к тексту как к первореальности любого произведения обнаруживает эту драматическую несовместимость позиций субъектов диалога, несмотря даже на волю к взаимодействию.
Обращу внимание на понимание текста – здесь оно традиционно, «теория текста охватывает любые знаковые последовательности, однако основным её объектом является вербальный текст» (Т.М. Николаева).
Текст есть нечто принципиально различное для Добролюбова и Достоевского. Различие это коренится, на мой взгляд, в том специфическом словесном бытии текста, которым и определяется означенное различие.
«Слова» буквально по-разному «живут» в текстах писателя и критика, точнее, модальность высказывания, соотношение высказывания и действительности принципиально различны. Прежде чем описывать это различие, приведу пример.
Слово «человек» у Добролюбова. Можно взять актуальный пример – эпиграф к нашей сегодняшней конференции, слова Добролюбова «Каждый человек должен быть человеком и относиться к другим как человек к человеку».
Значение, которое критик вкладывает в слово «человек», здесь очевидно, эта фраза легко пересказывается: каждое человеческое существо должно быть ответственным и относиться к другим человеческим существам как к равноценным ему во всем. Таким образом, парадигма контекстуальных смыслов слова «человек» описывается как «человеческое существо», «ответственный», «равноценный во всём». «Реальность» высказывания здесь необыкновенно высока, аберрации смысла практически не могут возникать.
Если говорить о возможных «затекстах» и «претекстах», то закономерно возникают сначала Иммануил Кант с его категорическим императивом, а затем и вторая главная христианская заповедь, формулирующая основной этический закон: «возлюби ближнего, как самого себя». Равноценность высказывания самому себе подтверждается здесь троекратно.
Философская позиция, так же определяющая модальность высказывания, здесь представляется последовательно «материалистической», тоже, условно говоря, реальной: замкнутость в эмпирическом мире порождает эту «метафизическую беспечность» – ничто не противоречит истинности этого высказывания, а если действительность не соответствует ему, то дело не в природе человека, но в несовершенствах реальности, что скрыто мотивирует необходимость её трансформации, адаптации к совершенному человеку.
Другое у Достоевского.
Слово «человек» у Достоевского.
В 17 лет писатель пишет брату: «Человек есть тайна. И если будешь разгадывать её всю жизнь, то не говори, что потерял время». Через три года после смерти Добролюбова: «Человек на земле есть существо переходное».
В художественном тексте, тоже 1864 года, читаем слова героя-ироника: «Человек есть существо на двух ногах и неблагодарное. По-моему, это самое лучшее его определение».
Модальность высказывания, соотношение содержания понятия «человек» и действительности этого понятия уже неопределенны, они, в этом смысле, ассерторичны.
Сам объем значений, покрываемых лексемой «человек», здесь достаточно неопределённый, так как проблематизируется сущность явления, обозначенного словом. Поэтому и бытование этого понятия (или концепта) принципиально иное: оно семантически не равновелико самому себе; по поводу иронического игрового определения «человека» можно увидеть в затексте Достоевского обыгрывание античного определения, принадлежащего, как считают, Аристотелю: «Существо на двух ногах и без перьев».
* * *
Соотношение эстетических концепций. Понятие красоты.
У Добролюбова – это «материальная эстетика» Чернышевского: «Прекрасное есть жизнь», что превосходно сочетается с реальной критикой, так как критерий истинности предполагает влияние «Эстетических отношений искусства к действительности» – диссертации Чернышевского; он связан с понятиями материальной обусловленности красоты (ср. характерное для Чернышевского рассуждение о социальной обусловленности восприятия идеальной красоты: крепкая крестьянская девушка и полувоздушная светская красавица). Красота, таким образом, оказывается «уловима» сознанием субъекта, она поверяется реальностью, её канонами.
Теперь обратимся к Достоевскому. Мы сразу встретимся с парадоксами: Красота – загадка. Красота – страшная и ужасная вещь. «Здесь дьявол с Богом борется и поле битвы – сердца людей», – замечает герой последнего романа Достоевского.
Здесь проблематизируется сам объем понятия, что взрывает смысловую структуру текста: если человек – тайна и красота – загадка, то воспринимающее сознание чувствует не метафизическую растерянность просто, а важное для Достоевского «соприкосновение мирам иным».
Нравственная красота поступка, по Добролюбову, предположительно базируется на тех же принципах материальной эстетики: это соотношение поступка с действительностью по принципу наибольшей целесообразности – вот, грубо говоря, подоплёка его анализа поведения героя-рассказчика романа «Униженные и оскорблённые» Ивана Петровича. Доживающий свои дни, больной чахоткой и влюблённый в главную героиню Наташу герой-писатель, сохраняющий верность чувству и преданную любовь к героине вопреки ситуации любовного треугольника, в которую он вовлечен, вызывает, можем сказать, праведный гнев молодого, умирающего от чахотки критика: Иван Петрович для него – «господин с курячьим сердцем», у него «тряпичные» чувства (здесь развивается метафора Добролюбова о героях-куклах, рассказчик оказывается в образе самой старой затрёпанной куклы, его подвиг самоотверженности не оценён Добролюбовым, скомпрометирован).
Закономерно ли это? На мой взгляд, безусловно. Даже чисто биографически и, соответственно, экзистенциально.
Молодой умирающий Добролюбов противостоит сорокалетнему Достоевскому, уже прошедшему опыт переживания неминуемой смерти на Семеновском плацу, ужасы каторги и трагический любовный опыт ссылки.
Мне кажется, именно это различие жизненного (и собственно любовного) опыта двух людей, не совпавших в короткий период их взаимодействия, породило представление о непримиримой вражде критика и писателя.
Напомню здесь известное у нас высказывание Ю.М. Скребнева в его «Очерке теории стилистики» (1975), где он говорит о принципиально различном подходе в обучении иностранному языку людей с различным языковым опытом. Студенты младших курсов изучают правила, студентам старших курсов грамматическая система должна преподаваться как изучение нарушения установленных правил.
Используем термин деконструкция. Так, там, где Добролюбов конструирует, Достоевский деконструирует.
Добролюбов пишет статью «Что такое обломовщина» и создает идеальный тип деятеля, которому не соответствуют «лишние люди» – герои русской литературы. Достоевский, напротив, смеется над типом ограниченного деятеля: «плюс с сандальным носом», «абсолютное положительное».
Анализ текстовых понятий может быть продолжен, но и эти заметки проясняют некоторые аспекты смыслового (как собственно языкового) взаимодействия двух ярких личностей ушедшей эпохи.
(«Личность и общество». Сборник докладов Всероссийской научной конференции «Добролюбовские чтения-2009», изд. Оксана Гладкова, 2010 г., с. 7-11).
Содержание (отрывок)
Н.А. Добролюбов и его современники о взаимоотношениях личности и общества в историко-культурном процессе.
Сохранение памяти о людях и событиях в Нижегородском крае.
КУРОЧКИНА-ЛЕЗИНА А.В. Нравственный потенциал гражданской лирики Н.А. Добролюбова в контексте литературных связей
ЖИВОЛУПОВА Н.В. Н.А. Добролюбов и Ф.М. Достоевский: проблема текста
ВИНОГРАДОВА Т.П. Архив академика В.А. Стеклова как документальный источник для изучения родословной Н.А. Добролюбова
БУЛДЫРЕВА Л.В. Частные женские гимназии А.А. Аллендорф и Н.Ф. Геркен в большом доме Добролюбовых
КУРБАКОВА Е.В. О «гибельном дилетантизме» провинциальной прессы (переписка М. Горького с В.Г. Короленко в 1895 г.)
МИТРОПОЛЬСКИЙ А.С. К истории создания книги Н.Г. Чернышевского «Материалы для биографии Н.А. Добролюбова, собранные в 1861-1862 годах»
СОБОЛЕВА Е.В. Н.А.Добролюбов и классическое образование в Нижегородской духовной семинарии
ГАЛАЙ Ю.Г. НГУАК и охрана гражданских памятников старины ЛИСИЦЫНА А.В. Сравнительный анализ купеческих усадеб конца XIX в. в торгово-промышленных селах Нижегородской губернии (на примере усадеб А.Г. Лемехова в Городце и В.И. Гомулина в Павлове)
БАРМИНА Н.А., ШАЛАЕВА Л.Н. Краеведческий материал в курсе отечественной истории
 |
 |
Н.В. Живолупова на секционном заседании Добролюбовских чтений. 2010 г.
Заседание Ученого совета музея с участием Н.В. Живолуповой. 2011 г.
Заседание Ученого совета музея с участием Н.В. Живолуповой. 2011 г.
Добролюбовские чтения 2012 года. Выступление Н.В. Живолуповой.
Фото памятной медали к юбилею Ф.М. Достоевского из фондов
Музея Н.А. Добролюбова (из коллекции значков и медалей А.Н. Сергеева).
Аверс.
Фото памятной медали к юбилею Ф.М. Достоевского из фондов
Музея Н.А. Добролюбова (из коллекции значков и медалей А.Н. Сергеева).
Реверс.
Памяти коллеги и друга (воспоминания о Н.В. Живолуповой)
https://lunn.ru/page/pamyati-kollegi-i-druga-vospominaniya-o-nv-zhivolupovoy
К 70-летию Натальи Васильевны Живолуповой (16.08.1949-28.04.2012), талантливого ученого, известного педагога, светлой души человека
Профессор Наталья Васильевна Живолупова - известный литературовед, крупный специалист в области изучении творчества Достоевского, автор свыше 140 работ по поэтике русской и зарубежной литературы, которые опубликованы на русском, английском, немецком и японском языках. Она прошла путь от ассистента кафедры русского языка до заведующего кафедрой русской литературы, отдав родному Лингвистическому университету почти четыре десятилетия своей успешной научно-педагогической карьеры.
Наталья Васильевна Живолупова родилась в г. Владимире в семье военного. После окончания средней школы в 1965 г. поступила на филологическое отделение историко-филологического факультета Горьковского государственного университета им. Н.И. Лобачевского, где специализировалась по кафедре истории русской литературы и где под руководством профессора Г.В. Краснова определился круг её научных интересов. В 1975 г. она становится преподавателем кафедры русского языка Горьковского государственного института иностранных языков им. Н.А. Добролюбова (ныне НГЛУ). Как следует из архивных документов, на кафедру русского языка ее принимал известный филолог профессор Н.А. Лавров.
Кандидатская диссертация Н.В. Живолуповой, которую она успешно защитила 14 марта 1983 г., и изданная на ее основе монография «Проблема авторской позиции в исповедальном повествовании Достоевского 60-70-х годов («Записки из подполья», «Подросток»)» получили в научных кругах самую высокую оценку. Спектр научных интересов Н. В. Живолуповой был чрезвычайно широк. Под её научным руководством защищено 5 диссертаций на соискание учёной степени кандидата филологических наук. В одном из протоколов заседания кафедры отмечается, что даже декретный отпуск не помешал Н. В. Живолуповой успешно выступить на двух научных конференциях. Свои лекционные курсы она читала не только в стенах родного вуза, но и в университете Магдебурга (Германия, 1994, 1997), в Высшей педагогической школе Ольштына (Польша, 1994), в университетах Вашингтона (Кеннан-институт, Американский университет, США, 1996), в Колумбийском университете (США, 1998), в университетах Портленда (США, 2001, 2009), Тиба (Япония, 1997), Барселоны (Испания, 2006), Будапешта (Венгрия, 2007).
На протяжении многих лет Н.В. Живолупова состояла членом редколлегии международного научного журнала «New Dostoyevsky Journal» (NY), являлась членом Международного Общества Достоевского и председателем Нижегородского отделения Российского Общества друзей Достоевского.
В 2009 г. за большие заслуги в области образования Н.В. Живолупова была награждена нагрудным знаком «Почетный работник высшего профессионального образования Российской Федерации».
Ее любили многие поколения студентов за чуткость души, тонкий юмор и справедливость. Коллеги ценили Н.В. Живолупову за целеустремленность и трудолюбие, за профессиональную интуицию и широкий научный кругозор, за готовность всегда прийти на помощь.
Н.В. Живолупова была обаятельным и интересным человеком, а ее жизнь являет собой яркий пример беззаветного служения науке. Память о ней навсегда останется в сердцах коллег и благодарных учеников.
Заведующая кафедрой русской филологии, зарубежной литературы и межкультурной коммуникации
НГЛУ им. Н.А. Добролюбова
д.ф.н., проф. С.Н. Аверкина
Воспоминаниями о Наталье Васильевне Живолуповой поделились авторитетные отечественные и зарубежные учёные.
Но вначале хотелось бы привести слова студента Лингвистического университета, высказанные в день кончины Натальи Васильевны. Данный пост был опубликован с аккаунта ronda25 на веб-ресурсе https://ru.badgood.info/profile/details/1033
Н.В. Живолупова (НГЛУ, Н. Новгород) - преподаватель с энциклопедическими знаниями
28.04.2012
ronda25
Наталья Васильевна Живолупова проработала в НГЛУ много лет, и нет ни одного студента, который бы не восхитился ее уникальными познаниями в области русской литературы и культуры в целом. Поистине ее знания были настолько обширны, что просто удивительно: как она могла всё это запоминать, да еще и передавать затем студентам и аспирантам. Сегодня ее не стало. НГЛУ осиротел. Ведь Наталья Васильевна была не только прекрасным преподавателем, но и человеком с чуткой душой и добрым сердцем...
Из воспоминаний К.З. Акопяна, д-ра филос. наук, профессора, главного научного сотрудника Российского института культурологии МК РФ
Высокому служению русской литературе, изучению ее явных и скрытых богатств отдала всю свою сознательную жизнь профессор Наталья Васильевна Живолупова.
Н.В. Живолупова была необыкновенно яркой личностью. Ее невозможно было не заметить, даже в толпе. Мне кажется, она очень давно привыкла становиться центром всеобщего внимания, сумев при этом оставаться в высшей степени естественной, обаятельной, скромной, деликатной и, как это ни парадоксально, всегда очень молодой молодой по духу, по мировосприятию, по поведению.
Необыкновенно талантливая в самых разных отношениях и проявлениях, Наталья Васильевна в полной мере обнаруживала бросающуюся в глаза одаренность даже в повседневном общении. Только этим я мог бы объяснить тот факт, что, вступая с ней в беседу, всегда ощущал себя буквально вынужденным – таинственным образом принуждаемым! стремиться к максимальной реализации собственных интеллектуальных способностей и возможностей, чтобы хоть в какой-то степени соответствовать скорости мышления, его исключительной образности и остроумию. В результате я сам чувствовал себя остроумнее, находчивее, даже талантливее, чем это есть на самом деле. Ее суждения чаще всего бывали точны, четко сформулированы, красочно выражены.
Мы всегда могли рассчитывать на ее помощь и совет. Многие из тех, кто знал ее, кто сотрудничал и дружил с нею, кто под ее руководством делал первые шаги в постижении тайн филологии, и - благодаря именно ее руководству мировой культуры, сохранил о ней благодарную память.
Важнейшие достижения Натальи Васильевны, безусловно, относятся к ее научно-преподавательской деятельности, которая охватила четыре десятилетия и всегда поражала широтой интересов. Наталья Васильевна – достоевсковед, прекрасно известный не только в России, но и в научных сообществах многих стран мира. Ее работы публиковались на русском, английском, немецком и японском языках в таких странах, как Италия (Институт философии), Венгрия (Будапештский университет), Германии (университеты Магдебурга, Марбурга, Гейдельберга), Турция (Стамбульский университет), Швейцария (университет Женевы), США (Колумбийский университет), Австралии (университет Монаш), Япония (университет Тиба), Польша (Высшая педагогическая школа, журнал “Przeglad Rusycystyczny”).
Наталья Васильевна не ограничивалась проблематикой, непосредственно соответствующей ее исследовательскому полю. В рамках столь масштабных исследовательских направлений, как «Эстетика и поэтика русской литературы XVIII XX вв.» (1997 2004 гг.) и «Проблемы поэтики русской литературы XIX XX вв.» (начиная с 2004 г.), ею были написаны десятки статей, сделаны доклады на множестве конференций, проходивших в России, Украине, Белоруссии, Италии, Германии, Венгрии, Испании, Швейцарии, Польше, США, Японии, подготовлены разнообразные лекционные курсы, прочитанные в НГЛУ, Портлендском университете (США), в университетах Чиба (Япония), Ольштына (Польша), Магдебурга (Германия), Вашингтона (США), которые были посвящены творчеству Ф. Достоевского, Л. Толстого, Н. Некрасова, А. Чехова, М. Горького, А. Блока, В. Набокова, М. Булгакова, Б. Пастернака, Вен. Ерофеева...
Однако главное внимание Натальи Васильевны как исследователя-филолога привлекала тема исповеди литературного героя, а точнее антигероя. В связи с этим хочется отметить, что лейтмотив творчества любого незаурядного исследователя, тем более столь четко им самим оформленный и так последовательно проводимый на протяжении практически всей научной деятельности, на мой взгляд, представляет собой важнейшую характеристику личности самого исследователя. В движении по пути, избранному Натальей Васильевной, условно говоря, пути антропологического литературоведения, или литературоведческой антропологии, нашел свое разностороннее воплощение тот неподдельный и пристальный интерес к человеку, к его размышлениям и переживаниям, поступкам и деяниям, который, как видно, изначально был ей присущ.
Эта избранная филологом тема в высшей степени философична (недаром Наталья Васильевна столь широко использовала в своих работах мнения и суждения таких мыслителей, как И. Кант, Г.В.Ф. Гегель, В. Соловьев, М. Бахтин, А. Лосев и многих др.), необыкновенно масштабна, сложна, многопланова. Тем не менее, Наталья Васильевна сумела сделать очень многое для содержательного ее изучения. Свидетельством этому ее многочисленные статьи, а также всё возраставший профессиональный интерес к ее творчеству, многократно подтверждавшийся ее востребованностью и как ученого-филолога, и как преподавателя.
К великому сожалению всех, знавших этого замечательного литературоведа, подержать в руках объемную монографию – плод целой жизни, прожитой в науке, – «“Записки из подполья” Ф.М. Достоевского и субжанр “исповеди антигероя” в русской литературе второй половины XIX–XX века» ее автору так и не удалось.
В последние годы, живя в разных городах, мы с Натальей Васильевной встречались редко и лишь немногим чаще беседовали друг с другом. Тем не менее, ее уход из жизни вызвал у меня острое ощущение абсолютно невосполнимой утраты. Я уверен, что подобные чувства испытали многие из тех, кто хорошо знал Наталью Васильевну, а тем более люди, особо ей близкие. И вполне возможно, что именно в этом и состоит главное достижение всей жизни этого неповторимого человека: она оставила в наших сердцах и умах след невидимый, но очень заметный, и значение его для нас, живых! переоценить невозможно.
Любое воспоминание это всегда уникальный сгусток событий, образов, звучаний, ароматов... Воспоминание об уникальном человеке ‒ а именно таким человеком была Наталья Васильевна Живолупова ‒ уникально вдвойне.
Из воспоминаний Л.И. Сараскиной, д-ра филол. наук, профессора, главного научного сотрудника Государственного института искусствознания
...Последняя встреча с Наташей — в ноябре 2011 года, на Достоевских чтениях в Петербурге — была полна юмора, веселья и опьяняющей радости. Мы поехали в Петергоф, и там, в маленьком привокзальном кафе, в узком кругу друзей — муж Наташи Александр Кочетков, Наталья Ашимбаева, Наталья Чернова и я — отпраздновали выход моего «Достоевского» в серии «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ). Немного еды, чай-коф и танцы под музыку, которую включили нам сочувствующие официанты. Получилось зажигательно, буйно, молодо. Вышел праздник непослушания, северное сияние... «Петергофское шаленьство» — так назвала Наташа тот наш ноябрьский экспромт. Мы опоздали к автобусу, но лица наши сияли, и казалось, мы все еще пребываем в танце.
Под Новый 2012 год, уже из Москвы, я написала Наташе:
«Не забуду Петергоф
И фокстрот среди снегофф...»
Вокруг этих строчек развернулось наше с ней поэтическое праздненство, искры летели в обе стороны. Взорвалось сонное течение длинных новогодних каникул, и полился шуточный стихотворный водопад — в духе незабвенного Игната Тимофеевича Лебядкина, отставного штабс-капитана из «Бесов» Достоевского. Мы лихо фантазировали, придумывали драматические ситуации, сочиняли конфликты. Поэтический турнир «В кафэ у Лебядкина» завершился комическим опусом Наташи:
Это было в Петергоффе,
В середине ноября...
Танго страсти, и ламбада,
И за окнами заря...
«Ваша Игнат» — так она подписала свои шуточные строчки. Вполне в духе нашего с ней любимого персонажа. Мы собирались продолжить турнир по весне — но в самом ее разгаре, в конце апреля 2012, из Нижнего Новгорода пришло страшное известие. В него трудно было поверить, и ни за что не хотелось верить; казалось, произошел сбой почтовой программы — кто-то послал письмо не туда и не оттуда, произошла дикая ошибка, потому что такого известия не должно было быть вообще. Я всегда думала, что уйду раньше нее, и это она, моя младшая подруга, будет, наверное, писать обо мне mémoires.
Однажды мы даже говорили об этом — шутили, дурачились, составляли вычурные фразы, вроде той, казенной, шаблонной: «Советская филологическая наука понесла тяжелую утрату...».
Но теперь было совсем не до шуток...
Я знала Наташу много лет, была оппонентом еще на ее кандидатской защите. Мы быстро сблизились; живя в разных городах, интенсивно переписывались, гостили друг у друга, общались семьями. Для меня она была светлым лучиком, задушевным, сердечным человеком. Всегда находила слова поддержки, мягкие примирительные интонации, точные оттенки смысла слов и мыслей. Всегда видела лучшее в непростых ситуациях, в той среде, куда мы порой вместе с ней попадали. Она была полна жизни, светилась теплом, добротой, юмором. С какой невероятной нежностью и ласковостью она рассказывала о своем доме, о семье, о дочерях Маше и Любочке... Ее острый ум, наблюдательность, женская проницательность были несравненны и вызывали мгновенную симпатию. Ее трудно было не полюбить всей душой...
Ее уход представляется мне теперь вдвойне несправедливым, ведь она так помогала многим захворавшим друзьям и знакомым. Наташа составляла методики лечения, советовала принимать травы и знала в них толк. Казалось, она совершенно неуязвима для смертельных недугов, застрахована от них своей молодой жизненной силой и доброй энергией, ограждена щитом любви и семейного счастья...
Человеческих качеств Наташи с избытком хватило бы, чтобы она запомнилась как тонкая, душевно щедрая женщина — обаятельная, остроумная, неподражаемая. А она — ко всем своим уникальным талантам — была еще и одаренным филологом, глубоко чувствующим поэтические смыслы; завидной театралкой, интеллектуалкой, чарующей собеседницей «про серьезное».
Я любовалась ее выступлениями на конференциях и в Петербурге, и в Старой Руссе, и в далекой Японии; она блистала в Будапеште, Женеве, Неаполе. Ей очень шли темы, которыми она занималась как исследователь поэтики: идеей женственности в чеховской «Ариадне», сюжетными метафорами у русских классиков, притчей о блудном сыне применительно к пушкинским «Повестям Белкина». Даже самые высоколобые термины, когда она их произносила («эксплицитный», «интертекстуальный», «эволютивный», «интенциональный», «кумулятивный»), звучали в ее устах как ласка, как доброе слово, которое и кошке приятно. Наташа умела вдохнуть жизнь в самое засушенное знание, одухотворить самую пресную научную материю; она, на своем примере, замечательно доказала, что наука вовсе не всегда иссушает человека, что вполне по силам человеку подключить к науке животворящий источник своей души.
Мне остается теперь только жалеть, что далеко не все, что я могла бы сказать ей в похвалу, в одобрение, в поддержку, я сказала ей в те моменты, когда, быть может, это было наиболее нужно. Опоздала навеки.
Она многое успела, многое сделала. Прежде всего, она создала себя, свой неповторимый образ — понятно, почему в сердцах своих родных и близких она оставила неизгладимый след. Перечитываю ее письма — только она умела так писать: неподражаемо, в духе легкого, даже летучего живого общения, с шуточками и прибауточками, полуцитатами и хохотком (он всегда был слышен и в ее строчках, и между строчек). «Да, конечно, Вы Кармен. / В Вас не видно перемен!»
От Саши, ее мужа и верного рыцаря, я узнала, что роковая болезнь настигла Наташу среди полного счастья, неожиданно и коварно. До последних дней она была в полном сознании, все время шутила с родными, не испытывала боли. За ней наблюдали лучшие врачи. Дома она лежала в окружении цветов, слушала свою любимую музыку. Юноша-итальянец, друг дочери Маши, вслух читал Данте на своем родном языке. Семья была готова к длительному лечению Наташи, надеялась на чудо. Но чуда не произошло, и ранним апрельским утром, едва рассвело, она ушла — так же, как жила: непринужденно, красиво, изящно, в своем привычном стиле, не испепелив тяжелой болезнью всё вокруг себя. Цветы, музыка, Данте, рыцарственное служение близких проводили ее в мир иной.
Спустя месяц участники конференции в Старой Руссе грустно поминали Наталью Живолупову. Борис Тихомиров назвал ее одной из самых ярких личностей в нашем сообществе. Мы обсуждали случившееся как жестокую несправедливость, как глобальное недоразумение. Никто не верил, что это произошло с ней, такой молодой, такой солнечной.
Хочется думать, что просто она занята работой и не может приехать на очередные Достоевские чтения...
Из воспоминаний профессора Тоефуса Киносита, университет Чиба (Япония)
«Улыбка Наташи, окутывавшая нас как нежный, ясный свет…»
У нас с Наташей Живолуповой было много прекрасных встреч на международном, межуниверситетском и даже семейном уровнях.
Мы познакомились с ней в Старой Руссе на Достоевских чтениях в мае 1993 г., на банкете. Когда я вошел в зал с накрытым столом, смущаясь, как найти место, где можно было бы сесть, нежно улыбающаяся женщина пригласила меня сесть рядом с ней на свободное место. Около нее сидела милая девочка лет семи-восьми, ее дочка Маша. Мы сразу же дружески начали разговаривать. И Наташа пригласила меня посетить свой город, свой университет.
Я не мог сообразить, где находится Нижний Новгород, т.к. никогда не видел этого города на карте. Я знал, где находится город Горький, но не знал, что ему вернули его старинное имя. У меня было некоторое знание, что Горький был закрытым военным городом и местом ссылки известного физика академика Сахарова. Теперь я узнал, что наступило новое время и город открыт для иностранцев. Этот легендарный город и его люди меня привлекали. Наташа пригласила меня на сентябрь 1994 г. на Международную научную конференцию «Русская культура и мир» в Нижегородском лингвистическом университете. Я с удовольствием принял ее приглашение.
Как раз в то самое время мы со старым петербургским другом, поэтом Ильей Фоняковым, планировали выставку картин своих жен, намеченную на следующий, 1994 г. в Петербурге. Наши жёны, Элла Фонякова и Нобуко Киносита, хотя они и не профессиональные художницы, а в основном, литераторы: прозаик и поэт — владели искусством мастерски выражать в образах на полотнах небольшого размера свои лирические и метафизические идеи и ощущение природы. Приурочив выставку к конференции в НГЛУ, мы провели ее в Доме журналистов в Петербурге в конце августа 1994 г., после чего поехали с женой в Нижний Новгород.
Благодаря заботам Наташи и ее мужа Саши Кочеткова, университет принял нас очень тепло и оказал большую помощь в подготовке выставки Нобуко. В библиотеке университета, рядом с залом, где проходила конференция, выставка прошла с большим успехом. В то время НГЛУ по инициативе проректора Владимира Тихонова активно развивал научное сотрудничество с университетами Западной Европы и Америки.
В 1996 г., получив на шесть месяцев стипендию из научного фонда японского правительства, я с апреля по сентябрь жил в Москве. Мы с женой были приглашены Кочетковыми и Тихоновым на конференцию, проходившую с 16 по 20 сентября в Набережных Челнах. На пароходе по Волге из Нижнего Новгорода до Казани и дальше на автобусе мы несколько часов добирались до места конференции — базы отдыха в березовом лесу. На экскурсии мы посетили дом-музей художника Ивана Шишкина и могилу Марины Цветаевой в Елабуге.
В сентябре 1997 г. мы с университетским коллегой, профессором английской литературы Мидзуноэ, инициатором развития международного научного сотрудничества, были приглашены на Конференцию в НГЛУ и конкретно обсудили проблемы межуниверситетского научного сотрудничества. Как всегда Наташа и Саша пригласили нас в свою квартиру и угощали блюдами, приготовленными искусными руками Саши.
В декабре того же 1997 г. у нас в университете Тиба в Японии состоялась Международная конференция на тему «Проблемы взаимопонимания инонациональных культур в одноязычной и многоязычной стране». Мы пригласили на Конференцию троих участников из НГЛУ: Наташу и Сашу Кочетковых и проректора Владимира Тихонова и заключили договор о межуниверситетском научном сотрудничестве. По путеводителю родителей моей аспирантки, которая как раз занималась в НГЛУ у Наташи, они осмотрели старый город Камакура. По пути домой в Токио я показал им один сеанс-спектакль в театре Кабуки. Они ночевали у нас дома три ночи.
В следующем 1998 г. мы с Наташей встретились на ноябрьских Достоевских чтениях в Музее Достоевского в Петербурге. Утром в первый день Чтений жена неожиданно сообщила мне по телефону, что у нас в университете Тиба умерла болевшая раком груди русская преподавательница, Любовь Ивановна Китамори (49 лет), с которой Наташа подружилась в Японии и которую я только что навещал в больнице перед отъездом в Россию. Вечером мы с Наташей вдвоем молились за упокой души Любви Ивановны во Владимирской церкви около Музея.
В сентябре 1999 г. во время открытии японского центра в НГЛУ я возглавлял делегацию по культурному обмену, финансируемую Японским фондом. Делегация состояла из более чем двадцати человек — профессоров, художников, певцов, женской группы ЮНЕСКО из города Нарита, знакомивших иностранцев с японской культурой на практике, а именно — с чайной церемонией, каллиграфией, одеванием кимоно, созданием оригами и игрой на японском музыкальном инструменте кото. Банкет был проведен на эксклюзивно арендованном корабле, на котором мы наслаждались плаванием по Волге.
Мой последний визит в Нижний Новгород был в декабре 2004 г. По пути на конференцию в Москве, организованную И. Волгиным, проф. МГУ им. М. В. Ломоносова, я заезжал в Нижний. В японском центре в НГЛУ я встретился с преподавательницей японского языка и аспирантами-японистами, которые стажировались в университете Тиба в рамках нашего межуниверситетского сотрудничества. Побывал я и в гостях у Наташи и Саши.
После того мы с Наташей встречались на симпозиумах Международного общества Достоевского в Будапеште (в 2007 г.) и в Неаполе (в 2010 г.). На этих встречах у нас как-то не получилось выбрать время для обстоятельного разговора, хотя мы часто переписывались по электронной почте.
В марте 2011 г., когда случилась крупная авария на АЭС в Японии вследствие гигантского землетрясения и цунами в северо-восточном регионе страны, Наташа с Сашей сразу прислали письмо, беспокоясь о нашем положении, с дружеским советом и предложением переселиться у них в Нижнем Новгороде хоть на некоторое время. Они готовы были предоставить нам квартиру для проживания.
Их слова тронули нас до слез. К счастью, наш токийский район оказался безопасным от влияния аварии на АЭС. Вслед за письмом от Наташи я получил письмо от сестры Саши — Людмилы Кочетковой, которая живет в Америке, в Денвере, писавшей, что она хочет пригласить нас к себе. Наташа заранее сообщила мне, что Саша без ее ведома написал сестре Людмиле письмо, предположив, что японцам легче получить визу в Америку.
С 14 декабря 2011 г. по 24 февраля 2012 г. мы с Наташей шесть раз переписывались на разные темы. В связи с неожиданной кончиной в конце декабря нашего друга, поэта Ильи Олеговича Фонякова, Наташа сообщила мне о существовании в интернете русских сайтов, посвященных смерти поэта. По поводу новогоднего и рождественского праздников она писала о счастливом настроении в жизни их семьи, совместно отмечавшей праздники, о встречах со школьными друзьями. Потом, обсуждая только что объявленную программу симпозиума Международного общества Достоевского в Москве в 2013 г., высказала надежду на наши встречи не только на симпозиуме, но и в течение 2012 г. (письмо от 7 января).
В письме 24 января она написала: «Извините, не могу писать много — мы с Сашей уже завтра летим в Тайланд на отдых, вернемся 7-го февраля. Мы так устали за семестр! Сейчас нужно еще столько сделать по работе! До новых встреч!»
18 февраля я, получив от Наташи по почте календарь на 2013 г. «Ф. М. Достоевский в кругу родных и друзей», сразу написал ей письмо с благодарностью за подарок. В ответ на мои жалобы в связи с проблемами здоровья, вдруг обрушившимися на меня с ноября 2011 г., она даже подсказала метод лечения болезни суставов и поощряла меня словами: «Нет, нужно не поддаваться старости, а с ней бороться — так мне кажется...» (24 февраля).
Это письмо оказалось последним в нашей переписке с Наташей. Кто мог предугадать и как можно верить и ныне, что через два месяца Наташа вдруг исчезла из жизни, будто уведенная кем-то по дороге, неизвестно куда.
Начатые в 1993 г. встречей в Старой Руссе наши отношения с Наташей развились в последующие двадцать лет не только в дружбу, личную и семейную, но и в международное сотрудничество на университетском уровне, в результате чего в НГЛУ был создан Японский центр, который теперь активно работает и воспитывает отличных студентов-японистов.
Я уверен, что удачное проведение Международной конференции, посвященной Ф. М. Достоевскому, в 2000 г. в Университете Тиба в Японии, было бы не возможно без опыта, накопленного мной благодаря практике международных проектов в сотрудничестве с НГЛУ им. Н.А, Добролюбова.
Во все время развития наших отношений на личном и официальном уровнях меня всегда освещала улыбка Наташи, окутывающая как нежный, ясный свет. Пусть образ ее прекрасной души остается в памяти людей навеки!
Из воспоминаний Деборы Мартинсен, Президента Международного общества Достоевского (2007 – 2013гг.), профессора Колумбийского университета (США)
Я познакомилась с Натальей в 1998 году на конференции в Нью-Йорке. Она выступила с докладом об исповеди антигероя по материалам «фантастического рассказа» Ф.М. Достоевского «Кроткая», продемонстрировав при этом удивительную широту и глубину мышления. Наталья всегда добавляла блеск конференциям по Достоевскому, в которых она участвовала с 1998 по 2010 гг.
Наталья рассматривала элементы сюжета, тематику и структуру «Кроткой», а также «Записок из подполья» и «Сна смешного человека» как отражение битвы между добром и злом в сердце антигероев, чье стремление к личной свободе приводит к их маргинализации. При этом исход битвы между добром и злом зависит от того, сможет ли антигерой преодолеть страх перед любовью, ибо любовь требует открытости и взаимности, признания собственной уязвимости и уважения к свободе другого.
Выбор Натальей предмета выступления свидетельствовал о ее большом научном интересе к исследуемым проблемам, о ее глубоком знании этики, метафизики и теологии, о ее широкой эрудиции.
Наталья обратила свой острый взгляд аналитика и сострадательность своей души на все творчество Достоевского. Человек и ученый были в ней неразделимы. Мне все еще трудно поверить в то, что Натальи с нами больше нет, но ее дух с нами - в ее работах и наших воспоминаниях. Мы все скучаем по Наталье, по ее искрометным мыслям и идеям. Нам ее очень не хватает.
Из воспоминаний Сандры Фрилс, директора российской программы факультета мировых языков и литературы, Портлендский государственный университет (США)
Мир без Натальи Живолуповой осиротел.
Я познакомилась с Натальей в 1999 году во время научной конференции в Набережных Челнах, которую проводил Лингвистический университет. Я сразу поняла, что Наталья - человек с широкими интеллектуальными интересами, что Наталья - личность, устремленная на совершение новых открытий, воспитание нового поколения ученых и установление новых научных связей.
С Натальей и семьей Кочетковых я познакомилась поближе в 2001, 2004 и 2003 гг., сначала я приезжала в Нижегородский лингвистический университет в составе делегаций, а затем преподавала здесь. Позже мне посчастливилось принимать ее в моем родном институте в Портленде. Это было летом 2001, 2007 и 2009 гг. Меня всегда поражало, как она мастерски преподает русскую литературу в иноязычной среде, как интересно читает лекции, как легко адаптируется к особенностям нашего учебного процесса и знает многих преподавателей и сотрудников университета.
Диапазон научных интересов Натальи был очень широк. Она была крупным специалистом не только по творчеству Достоевского, но и по поэтике Серебряного века и постмодернизму. И чтобы мы не делали, она всегда находила связь с русской литературой!
Наталья пользовалась большим уважением в ученых кругах. Благодаря ей сформировалось международное сообщество ученых. Я поняла это, когда увидела ее резюме - насколько обширны были ее международные контакты, ее тесное научное сотрудничество с Германией и Японией. Наталья опубликовала свыше 140 научных работ, регулярно выступала на национальных и международных конференциях, ее лекции и семинары отличались широтой и глубиной тематики.
Не могу не отметить невероятную щедрость ее семьи в организации "культурных программ" для иностранных гостей, среди которых были и студенты, и президенты университетов. Помимо загородных поездок и экскурсий в театры и музеи, Наталья и Александр Кочетковы приглашали гостей к себе домой, чтобы они могли познакомиться с Россией в семейной обстановке. Для многих это были самые теплые воспоминания о России.
В 2001 г. Наталья приехала ко мне в Портленд. Мы довольно много шутили о нашем "общем" литературном предке, и я чувствовала духовное родство с ней, которое выходило за национальные границы. Всякий раз, когда мы расставались, мне казалось, что наш разговор не закончился, а только прервался. Это ощущение не покидает меня до сих пор.
Мир без Натальи осиротел. Нас всегда поражала широта ее ума, ее невероятная ученость и образованность, ее остроумие и любознательность, щедрость ее души.
Наш разговор никогда не закончится. Он продолжается в ее учении, в ее влиянии на нас и на будущие поколения. Светлая память о ней будет вдохновлять нас всегда.
Из воспоминаний Слободанки Владив-Гловер, адъюнкт-профессора, университет Монаш (Австралия, Мельбурн)
Наталья Живолупова производила необычайно яркое впечатление на каждого, кто имел счастье общаться с ней. Язык Натальи был чрезвычайно богат, он отражал богатство ее души. Было приятно просто слушать ее восторженные комментарии - всегда меткие, всегда попадающие в цель.
Ее прозорливость нашла отражение в ее научной деятельности. Она была пионером в изучении жанра в применении к Ф. Достоевскому, задолго до того, как «жанроведение» стало отраслью западной науки о Достоевском. Она подошла к жанру через структуру, которую она именовала словом «архитектоника». В анализе структуры Наталья выделяла фигуру антигероя, благодаря чему ей удалось прийти к сердцевине поэтики Достоевского о «круговороте», о «вечном возвращении» к (не) тому же самому сущему. Исповедь антигероя является, по справедливому мнению Натальи, ключом к структуре поэтики романов Достоевского.
Форма исповеди как жанра была для Натальи определяющей: «возвращение» стало метафорой «возвращения блудного сына». Это сделало каждое из произведений Достоевского теодицеей в критическом подходе Натальи к жизни и творчеству любимого ею русского писателя, чьи произведения говорили с ней на личном уровне - вплоть до ее последнего вздоха.
Последняя статья Натальи, которая была подготовлена к печати ее мужем Александром, подводит итог всему ее многолетнему исследованию творчества Достоевского. Тесная связь между этикой и эстетикой, которую Наталья обнаружила в творчестве Достоевского, была также и руководящим принципом в ее собственной жизни. Это хорошо видно в последней статье, которая читается как собственная, личная исповедь Натальи.
Наталья была замечательной коллегой, никогда не скупилась на похвалу и восхищение. Ее ежегодные поздравления на Рождество были искренними панегириками адресату в ритмичной прозе. Они всегда вызывали большое чувство радости.
Наталья была щедра. Она отдавала себя и свою яркую индивидуальность окружающим. Она щедро делилась своими профессиональными навыками и знаниями, прибегая к русскому и английскому языку. Ее английский был безупречен, что позволяло ей свободно вращаться международной научной среде: в Австралии, Германии, Венгрии, Италии, Испании, Польше, Турции, Швейцарии, США и Японии.
Она была одним из основателей редакционной коллегии журнала «Достоевский: независимое обозрение» (издательство Чарльза Шлакса) и экспертом по австралийским магистерским и кандидатским диссертациям, посвященным творчеству Достоевского и русской литературе.
Смерть Натальи была безвременной в полном смысле этого слова. Она скончалась между двумя симпозиумами Международного общества Достоевского. Ее смерть оборвала нить не только ее жизни, но и нить научной преемственности в исследовании творчества Достоевского.
Нам ее не хватает. Светлая память о ней навсегда сохранится в наших сердцах.
Андрей Журавлев, аспирант
ПАМЯТИ НАТАЛЬИ ВАСИЛЬЕВНЫ ЖИВОЛУПОВОЙ
Есть люди, существующие вне любых определений, которыми их пытаются объяснить. Их нельзя до конца постичь, можно лишь бесконечно их узнавать, каждый раз свидетельствуя удивительную сложность их внутреннего устройства, которая одновременно и пугает, и зачаровывает.
Наталья Васильевна из таких людей. В ней всегда ощущалось какое-то духовное натяжение, как будто личность была доведена до очень сильной концентрации. Поэтому ей, как воздух, был необходим интеллектуальный выплеск, диалог с посторонним сознанием, который на самом деле был всего лишь внешним проявлением ведущейся где-то глубоко полемики с «другим» в самой себе. Возможно, поэтому главный автор в жизни — Достоевский, «нелюбимый родственник». Возможно, поэтому — умение чувствовать любую драматическую напряженность, растворенную до молекул там, где другие видят лишь игру, иронию или пафос.
Она человек эпохи, где постмодернизм внутренне пережит как драма жизни, утратившей целостность. Ее литература — это инструмент для поиска границ собственного «я», выработки личных критериев различения прекрасного и безобразного. Она вывела за пределы сугубо нравственных оценок парадоксы героя из подполья, умственные химеры героев Чехова, Горького, Набокова, сделав эстетическое ключом к пониманию смысла существования. Это усложнило быт и внесло оттенок фатальности в отношения. Но в том, где непосвященные видят неупорядоченность и сумбурность, есть высший порядок, художественно организующий все лично-семейное и интеллектуальное богатство, которое она оставила после себя. В этом ее наследии есть место для дружбы и любви, чувства справедливости, научного любопытства и учительского упорства, которые навсегда останутся в моей памяти.
